Автор
Про мою иконописную школу
Окей, я очень люблю истории из жизни и про церковь, поэтому расскажу ещё одну историю, которая являлась (и, надо сказать, до сих пор является) предметом моей гордости - ведь я была очень церковно прошаренным ребёнком. Пока другие дети ходили в кружки рисования, я занималась иконописью. У моих родителей до сих пор дома стоят мои иконы.
Иконописью я занималась где-то с семи лет. Родители отдали меня на кружок иконописи при Казанском Соборе - только спустя несколько лет я узнала, что кружок этот, оказывается, назывался иконописной школой "Святогорье". Эти курсы вёл пожилой мужчина с седой бородой, который казался семилетней мне жутко старым, но теперь я понимаю, что не такой уж он был и старый. Звали его Ростислав Мартинович Гирвель, и он был классным. С детьми он умел общаться отлично - у него занимались совсем детишки, моя сестра в том числе, которой было года четыре. Вот есть люди, у которых талант такой - с детьми общаться. У этого человека вот был такой талант. Впрочем, занимались в его школе не только дети, но и вполне себе взрослые.
Он сказал однажды: "Лик на иконе всегда внешне похож на иконописца, который его написал". Это очень сильно врезалось в память. Наверное, так и есть.
Чтобы попасть в школу, нужно было зайти в дверь рядом с иконостасом. Тогда тебе открывалась длинная-длинная лестница вверх. Мы поднимались почти на самый верх Казанского собора (топот, конечно, был страшный, когда мы по этим лестницам носились, ибо акустика была ого-го).
Помню, первым заданием - что-то типа вводного, тестового - было нарисовать слона. После этого мы на бумаге рисовали символы евангелистов в определённой технике, а потом наконец приступали к первой иконе. Ей всегда была икона Георгия Победоносца. Это был очень волнительный момент - о, это море чувств, когда ты в первый раз слышишь это долгожданное "готовь доску"! После Георгия Победоносца уже можно было уже писать кого захочешь.
Труд был очень кропотливый, на одну икону уходил обычно целый учебный год, а на одну из них я потратила аж два учебных года. Ты можешь сидеть и полгода мучиться над одной тенью, например. Я успела написать помимо Георгия Победоносца иконы Великомученика Пантелеимона, Преподобной Анны, Княгини Ольги и Иоанна Богослова (вот над ним я два года и сидела). Все иконы писались в двух экземплярах - одну в школу, вторую себе.
Сначала эскиз рисовался на листе ватмана. Когда эскиз был готов, его переводили на доску, покрытую белой основой. Переводили не всем знакомой фиолетовой бумагой, естественно - была специальная краска, которую наносили на заднюю часть ватмана, обводили эскиз, и на доске оставался оранжевый силуэт, по которому мы уже и работали.
У меня гора впечатлений о том, как краски разводили. Какие-то краски покупали мы, какие-то хранились у Ростислава Мартиновича. Это не были нормальные краски - это были куски чего-то твёрдого, иногда твёрдого как камень. Мы разводили их на основе, сделанной из яичного желтка, и долго-долго перетирали краску специальными пестиками, чтобы ей можно было писать. Вообще краски делали и цвета искали едва ли не дольше, чем писали. Самым эпичным было использование золотой краски. Это делалось очень редко, и у меня просто всё внутри трепетало, когда я шла покупать золотую краску.
Родители детям часто помогали, конечно. И на занятиях, и дома, и руками, и идеями. Помогали, что-то подправляли, пока дети безобразничали, потому что... ну мелкие были, о какой тут усидчивости говорить. Попробуй заставь семилетку сидеть на одном месте два часа и рисовать. Не выйдет.
У нас была такая тусовка своя. Я, моя подруга Женя, моя сестра с мальчиком Колей, который хотел на ней жениться, и Максим - парень постарше. Тусовались мы обычно в помещении, которое было ещё выше, под самым куполом. Там были туалеты и какие-то Таинственные Двери - мы не знали, что за ними было, но когда оттуда выходили люди, оттуда всегда веяло холодом. Оттуда была ещё одна лестница вверх. Судя по всему, она была на крышу, и нас всегда жутко ругали, если мы пытались туда подняться.
Мой звёздный иконописный час настал, когда мне было лет десять-одиннадцать. Тогда нашей иконописной школе поступил заказ на икону Царственных Страстотерпцев, то бишь Николая II и его семьи. История такая: жил-был пацан (не помню, сколько ему лет, но подросток) под Нижним Новгородом, который устроил в лесу "детскую часовню", в которой люди собирались и молились, и вот заказ на икону был как раз для этой часовни. Икону мы писали вдевятером, в том числе я с сестрой. Моя сестра была самой младшей из участниц этого действия.
Начали с эскизов. Было назначено задание сделать эскизы иконы, из которых выбрали лучший - и икону было решено писать по нему. И тут в последний момент влезаю я со своим эскизом, который тоже был признан отличным. В итоге наши эскизы совместили, и мы начали писать.
Икона была написана уже почти под Пасху. И я до сих помню тот день, когда мы её отдавали заказчикам. Тот пацан из-под Нижнего Новгорода приехал в Питер, и мы собрались все вместе на утренней службе на Леушинском подворье. Это был, по-моему, какой-то из будних дней на второй неделе Пасхи. Нас там собралась куча народа детей, священники замутили крестный ход (которого по правилам не должно было быть), всё было торжественно, весело и с подарками. Я уже плохо помню события, но отлично помню ощущения. Было классно.
Я уже не помню, когда и почему я перестала ходить на иконопись. По-моему, тяжело было из-за увеличения нагрузки в школе, не успевала. Жалко, на самом деле, там было интересно. Мне нравилось.
А эта школа иконописи, кстати, работает до сих пор.
Фото:
1. Та Самая Икона и большинство писавших её
2. День передачи Той Самой Иконы
3. Многострадальный и довольно обшарпанный уже Иоанн Богослов
4. Я и икона вмч. Пантелеимона
5. Икона, написанная Ростиславом Мартиновичем
#церковныеистории
Иконописью я занималась где-то с семи лет. Родители отдали меня на кружок иконописи при Казанском Соборе - только спустя несколько лет я узнала, что кружок этот, оказывается, назывался иконописной школой "Святогорье". Эти курсы вёл пожилой мужчина с седой бородой, который казался семилетней мне жутко старым, но теперь я понимаю, что не такой уж он был и старый. Звали его Ростислав Мартинович Гирвель, и он был классным. С детьми он умел общаться отлично - у него занимались совсем детишки, моя сестра в том числе, которой было года четыре. Вот есть люди, у которых талант такой - с детьми общаться. У этого человека вот был такой талант. Впрочем, занимались в его школе не только дети, но и вполне себе взрослые.
Он сказал однажды: "Лик на иконе всегда внешне похож на иконописца, который его написал". Это очень сильно врезалось в память. Наверное, так и есть.
Чтобы попасть в школу, нужно было зайти в дверь рядом с иконостасом. Тогда тебе открывалась длинная-длинная лестница вверх. Мы поднимались почти на самый верх Казанского собора (топот, конечно, был страшный, когда мы по этим лестницам носились, ибо акустика была ого-го).
Помню, первым заданием - что-то типа вводного, тестового - было нарисовать слона. После этого мы на бумаге рисовали символы евангелистов в определённой технике, а потом наконец приступали к первой иконе. Ей всегда была икона Георгия Победоносца. Это был очень волнительный момент - о, это море чувств, когда ты в первый раз слышишь это долгожданное "готовь доску"! После Георгия Победоносца уже можно было уже писать кого захочешь.
Труд был очень кропотливый, на одну икону уходил обычно целый учебный год, а на одну из них я потратила аж два учебных года. Ты можешь сидеть и полгода мучиться над одной тенью, например. Я успела написать помимо Георгия Победоносца иконы Великомученика Пантелеимона, Преподобной Анны, Княгини Ольги и Иоанна Богослова (вот над ним я два года и сидела). Все иконы писались в двух экземплярах - одну в школу, вторую себе.
Сначала эскиз рисовался на листе ватмана. Когда эскиз был готов, его переводили на доску, покрытую белой основой. Переводили не всем знакомой фиолетовой бумагой, естественно - была специальная краска, которую наносили на заднюю часть ватмана, обводили эскиз, и на доске оставался оранжевый силуэт, по которому мы уже и работали.
У меня гора впечатлений о том, как краски разводили. Какие-то краски покупали мы, какие-то хранились у Ростислава Мартиновича. Это не были нормальные краски - это были куски чего-то твёрдого, иногда твёрдого как камень. Мы разводили их на основе, сделанной из яичного желтка, и долго-долго перетирали краску специальными пестиками, чтобы ей можно было писать. Вообще краски делали и цвета искали едва ли не дольше, чем писали. Самым эпичным было использование золотой краски. Это делалось очень редко, и у меня просто всё внутри трепетало, когда я шла покупать золотую краску.
Родители детям часто помогали, конечно. И на занятиях, и дома, и руками, и идеями. Помогали, что-то подправляли, пока дети безобразничали, потому что... ну мелкие были, о какой тут усидчивости говорить. Попробуй заставь семилетку сидеть на одном месте два часа и рисовать. Не выйдет.
У нас была такая тусовка своя. Я, моя подруга Женя, моя сестра с мальчиком Колей, который хотел на ней жениться, и Максим - парень постарше. Тусовались мы обычно в помещении, которое было ещё выше, под самым куполом. Там были туалеты и какие-то Таинственные Двери - мы не знали, что за ними было, но когда оттуда выходили люди, оттуда всегда веяло холодом. Оттуда была ещё одна лестница вверх. Судя по всему, она была на крышу, и нас всегда жутко ругали, если мы пытались туда подняться.
Мой звёздный иконописный час настал, когда мне было лет десять-одиннадцать. Тогда нашей иконописной школе поступил заказ на икону Царственных Страстотерпцев, то бишь Николая II и его семьи. История такая: жил-был пацан (не помню, сколько ему лет, но подросток) под Нижним Новгородом, который устроил в лесу "детскую часовню", в которой люди собирались и молились, и вот заказ на икону был как раз для этой часовни. Икону мы писали вдевятером, в том числе я с сестрой. Моя сестра была самой младшей из участниц этого действия.
Начали с эскизов. Было назначено задание сделать эскизы иконы, из которых выбрали лучший - и икону было решено писать по нему. И тут в последний момент влезаю я со своим эскизом, который тоже был признан отличным. В итоге наши эскизы совместили, и мы начали писать.
Икона была написана уже почти под Пасху. И я до сих помню тот день, когда мы её отдавали заказчикам. Тот пацан из-под Нижнего Новгорода приехал в Питер, и мы собрались все вместе на утренней службе на Леушинском подворье. Это был, по-моему, какой-то из будних дней на второй неделе Пасхи. Нас там собралась куча народа детей, священники замутили крестный ход (которого по правилам не должно было быть), всё было торжественно, весело и с подарками. Я уже плохо помню события, но отлично помню ощущения. Было классно.
Я уже не помню, когда и почему я перестала ходить на иконопись. По-моему, тяжело было из-за увеличения нагрузки в школе, не успевала. Жалко, на самом деле, там было интересно. Мне нравилось.
А эта школа иконописи, кстати, работает до сих пор.
Фото:
1. Та Самая Икона и большинство писавших её
2. День передачи Той Самой Иконы
3. Многострадальный и довольно обшарпанный уже Иоанн Богослов
4. Я и икона вмч. Пантелеимона
5. Икона, написанная Ростиславом Мартиновичем
#церковныеистории
🔵🚈
Вот так удивила, иконописец ты ещё оказывается 🙂
📡🌺
Очень интересно, а родители так же в служении?
Автор
📡🌺 #2
Очень интересно, а родители так же в служении?
Родители 50/50. Отец священник, мать родом деятельности с церковью не связана.
📡🌺
Автор #3
Родители 50/50. Отец священник, мать родом деятельности с церковью не связана.
Понятно
💦🍎
Какие у вас все время интересные истории, такое удовольствие читать про "тайную жизнь" из уст участника, описанную светским и понятным языком.
🐡❤
У нас в городе есть училище православное, при Казанском монастыре и были там иконописцы. Мы мелкие были часто туда захаживали, типо по приколу, подружились там с матушкой...и я хотела поступать туда на иконописца. Хорошо, что не стала поступать, думаю, что моя жизнь сложилась совсем по другому. Но было очень интересно наблюдать как девочки пишут)